Код да Винчи (фильм)

Выход фильма «Код да Винчи» (оригинальное название — The Da Vinci Code)

Это статья о фильме; об одноимённой книге см. Код да Винчи.

Содержание

Сюжет

Роберта Лэнгдона (Том Хэнкс), известного профессора в области символики, приглашают в Лувр, где был убит куратор музея Жак Соньер. Но перед смертью Жаку Соньеру удается оставить зашифрованное при помощи последовательности Фибоначчи послание. Именно для того, чтобы расшифровать это послание, капитан полиции Безу Фаш (Жан Рено) и приглашает Роберта Лэнгдона на место преступления. Софи Невё (Одри Тоту), криптолог, внучка убитого, которая тоже приглашена для помощи при расшифровке загадочного послания, сообщает Роберту Лэнгдону, что его подозревают в убийстве куратора, в связи с тем, что его имя значится в последней записи куратора. Софи помогает Лэнгдону сбежать от полиции, так как уверена, что он может помочь разгадать тайну ее дедушки.

Эта статья не соответствует рекомендациям оформления статей о произведениях искусства.

В ролях

Актёр	Роль
Том Хэнкс	Роберт Лэнгдон Роберт Лэнгдон
Одри Тоту	Софи Невё Софи Невё
Иэн Маккеллен	Ли Тибинг сэр Ли Тибинг
Альфред Молина	Мануэль Арингароса епископ Мануэль Арингароса
Пол Беттани	Сайлас Сайлас
Жан Рено	Безу Фаш капитан Безу Фаш
Мари-Франсуа Одоллент	Сандрин сестра Сандрин
Жан-Пьер Марьель	Жак Соньер Жак Соньер
Хью Митчелл (англ.) русск.	юный Силас юный Силас

Съёмки

В силу противодействия церковных кругов и части общественности создателям фильма пришлось столкнуться с трудностями при съёмках за пределами студийных помещений. Церковные власти запретили вести съёмки в церкви Сен-Сюльпис и в Вестминстерском аббатстве. Роль последнего исполнил древний Линкольнский собор. С разрешения французского министерства культуры первая сцена фильма была снята в Лувре. Впрочем, использовать в процессе съёмок настоящую «Джоконду» не разрешили — была использована копия.

Премьера

Мировая премьера «Кода да Винчи» состоялась 17 мая 2006 года на торжественном открытии 59-го Каннского кинофестиваля. Реакция на фильм собравшихся в Каннах кинокритиков была в целом отрицательной. Подытоживая мнения рецензентов, сайт Rotten Tomatoes назвал экранизацию «затянутой» и «скучной».[1]

Благодаря поднятной вокруг него шумихе фильм установил новый рекорд по начальным кассовым сборам за пределами США: за первые три дня показа за пределами США было собрано 147 миллионов долларов. В самой стране-производителе фильм показал гораздо более скромные результаты — 77 миллионов долларов.

Протесты

Фильм подвергся сокрушительной критике со стороны религиозных организаций, так как по их мнению картина оскорбляет Священное Писание. Но несмотря на это, фильм установил кассовые рекорды в странах с большим количеством католиков — таких, как Италия и Испания. В Индии, Китае, Пакистане, Иордании и Египте показ фильма был запрещен. [1]

В Москве премьера фильма сопровождалась акцией протеста Союза православных граждан (СПГ), который провёл «молитвенное стояние и просветительский пикет» у кинотеатра на Пушкинской площади. По мнению главы московского регионального отделения СПГ Кирилла Фролова, фильм «Код да Винчи» — «это стремление развенчать Христа как Богочеловека и уравнять добро и зло».

Председатель Синодального отдела Московского Патриархата по взаимодействию с вооружёнными силами и правоохранительными учреждениями протоиерей Димитрий Смирнов в эфире телепрограммы «Вести» (Россия) призвал телезрителей обратиться с протестом в Генпрокуратуру с тем, «чтобы вообще прекратили показ фильма в нашей стране как глубоко оскорбляющий религиозные чувства».

Центральное духовное управление мусульман (ЦДУМ) России также увидело в «Коде да Винчи» оскорбление собственных чувств. В заявлении ЦДУМ говорится о недопустимости глумления над мусульманским пророком Исой (такое имя носит в Исламе Иисус Христос), а сам фильм ставится в один ряд с нашумевшими карикатурами на пророка Мухаммеда. Возмущённое бездействием властей в отношении «кощунственного фильма», мусульманское духовенство России пригрозило стихийными акциями протеста своих сторонников. [2]

Критика

Источник

Рецензия на фильм «Код да Винчи»

Совершенно дикий результат: увлекшись вписанием личности в масс-культуру, нормальный режиссер Рон Хауард немедля потерял себя, как личность, превратившись в усердного школяра, только осваивающего простейшие киноприемы времен 1895 года, и сам вписался в масс-культуру, как букварь, разжевывающий дебилам, кто остался на трубе, когда «А» и «Бе» упали. У школяра после этого вышел даже не «средний», а «ничтожный» боевичок.

Кадр из фильма «Код Да Винчи»

Неканонический Коран содержит страшную тайну, что Пророк ехал не на осле, а на муле, у которого не может быть потомства, и в дороге питался не Духом Святым, а свининой, в связи с чем охота за кремлевской библиотекой Зои, длящаяся по сей день, имела в веках весьма причудливые формы. Убийство Иваном Грозным своего собственного сына, узнавшего страшную тайну, подношение императору Николаю алмаза «Шах» за расчлененку Грибоедова, секретная миссия Анастаса Ивановича Микояна, 27-го бакинского комиссара, предавшего 26 прочих и протянувшего «от Ильича до Ильича без инфаркта и паралича» специально, чтобы впоследствие быть похороненным на Красной площади, где под его надгробием находится план входа в библиотеку, написанный арабской вязью, но на языке государства Урарту.

И поди докажи, что Рим не курировал Константинополь, взятый крестоносцами еще в 1204 году, а самая толстая женщина всех времен Палеолог не действовала при строительстве Кремля по указке Ватикана. А разве дело «Серых волков», покушавшихся на Папу Римского, не привело к двум Чеченским войнам, проторившим путь для объединения РПЦ с Зарубежьем? Разве Беслан – не клон дворца царя Ирода, породивший Пророка Григория Грабового? Ага, и «понаехали тут» – тайное ополчение правоверных, ждущих знака шайтана Басаева, чтобы площадь за Мавзолеем наконец превратилась в аллею шахидов. И поди докажи, что Послание Президента «о главном, о женщинах, о любви» – не Откровение Иоанна Богослова, Апокалипсис завтра не состоится и «все это» вообще, все эти логические цепочки – если не заведомый стеб, то хорошо известный симптом мании преследования, все равно вызывающий только смех у соседей по палате.

Кадр из фильма «Код Да Винчи»

То есть у читающих людей к «Коду Да Винчи» неизбежно возникает сакраментальный вопрос – вызывало ли «все это» смех у Рона Хауарда по ходу постановки? Если зачем-то на главную роль он взял Тома Хэнкса, столько ли в нем цинизма, чтобы усугублять роль Хэнкса в «Терминале» /Terminal, The/ (2004)? Да и не пахнет от похудевшей звезды самопародией, наоборот, криптографией он занимается столь же старательно, как в «Терминале» был маляром-штукатуром. Зачем же оскароносцу Хауарду вся эта катавасия, которую даже овечка Долли сжевала бы без аппетита? Ведь у тех, кому чтение глубоко чуждо (что лишь подтверждается пара-литературой Дэна Брауна), «Код Да Винчи» независимо от вероисповедания должен вызвать реакцию ногами. Мдаа, вопрос века – денег-то у Рона с Томом давно куры не клюют. Если на содержание приобретенной недвижимости Рону с Томом хронически необходимы миллионные гонорары, не проще ли отдать ее обратно? Они ж – не такое жлобье, как мы?

По здравому размышлению, то единственное «хорошее», что могло двигать Хауардом в экранизации Брауна – прикосновение к Леонардо как естественному антиподу господствующих ныне стадных инстинктов и массовых истерий. Как говорится, «о, Винчи, ты во всем – единый, ты победил старинный плен… пророк иль демон, иль кудесник… и у тебя во мгле иконы с улыбкой Сфинкса смотрят вдаль полуязыческие жены…» и т.д. Тогда пара-литература может быть даже удобней «хорошего» аналога («Вообрази себе картину», например) для экранного проявления единого и свободного полета мысли, и как раз отсутствующие характеры, механическое поведение, примитивные диалоги станут мысленным материалом, где все люди и события – лишь мелкие штрихи большой идеи. Тогда и кинозвезд можно брать, как «штрихи», чтобы нарочно ничего не играли, и погони с выстрелами сработают, и череда головоломок – тоже ход ассоциаций одного большого ума. В фильме действительно наиболее тщательно сработаны криптекс и компьютерная репродукция «Тайной вечери» (у Брауна она обыкновенная). Хауард намеревался вписать в масс-культуру свободомыслие.

Кадр из фильма «Код Да Винчи»

Увы, кино сразу и неожиданно проявляет крайне неприятную вещь, на бумаге не столь заметную. Были у Христа жена с детьми или не были – это, может, что-то изменило бы в истории человечества, но в самом человечестве не изменило бы ничего. То есть это уже не мысль собственно, а такой же «штрих» ее полета, как поиски Грааля и место захоронения Марии Магдалины. Христианство стало частью масс-культуры и, судя по истеричной реакции Ватикана, даже требует себе этого статуса. В ситуации саморазоблачения Новый Завет напоминает «Протоколы Сионских мудрецов» и не касается больше личности, в том числе Леонардо, не заставляет задуматься обо всем вместе, а без личности «Код Да Винчи» тут же рассыпался в пыль. Без личности фрагменты поиска больше не связаны, а равны самим себе. Можно сметать веником на совочек и – в топку. Том Хэнкс – это Том Хэнкс, Одри Тоту – Одри Тоту, и то, что она – французская актриса в Голливуде, как Юрген Прохнов – немецкий актер там же, лишь добавляет бессвязности «глобализированному» происходящему. Все сцены, несмотря на вроде бы лихо закрученную интригу, на экране становятся еще разрозненней, чем на бумаге, из-за экранной избыточности относительно слов. Интриги оказывается даже мало на два с половиной часа хронометража.

Кадр из фильма «Код Да Винчи»

Совершенно дикий результат: увлекшись вписанием личности в масс-культуру, нормальный режиссер немедля потерял себя, как личность, превратившись в усердного школяра, только осваивающего простейшие киноприемы времен 1895 года, и сам вписался в масс-культуру, как букварь, разжевывающий дебилам, кто остался на трубе, когда «А» и «Бе» упали. У школяра после этого вышел даже не «средний», а «ничтожный» боевичок. Обидно, поскольку сразу проявлено также, что было нужно на самом деле: посмеяться над «всем этим» от души, учтя столь приятную вещь, что никакая личность, не говоря уж о Леонардо, в масс-культуру не вписывается, а тем и характеризуется, что до донышка ей противостоит. Ну, что-то вроде «Безумный Сесиль Б.» /Cecil B. DeMented/ (2000), до которого чуть недотягивает «Мария» /Mary/ (2005) Абеля Феррары, сделавшая «Код Да Винчи» задолго до премьеры.

Давно ведь известно, что вписывать в масс-культуру можно лишь интеллектуальные отходы.

Источник

Онлайн чтение книги Код да Винчи The Da Vinci Code
Глава 1

Роберт Лэнгдон проснулся не сразу.

Где-то в темноте звонил телефон. Вот только звонок звучал непривычно резко, пронзительно. Пошарив на тумбочке, он включил лампу-ночник. И, щурясь, разглядывал обстановку: обитая бархатом спальня в стиле Ренессанса, мебель времен Людовика XVI, стены с фресками ручной работы, огромная кровать красного дерева под балдахином.

На спинке кресла висел жаккардовый халат с монограммой: «ОТЕЛЬ „РИТЦ“, ПАРИЖ».

Туман в голове начал постепенно рассеиваться.

Лэнгдон поднял трубку:

– Месье Лэнгдон? – раздался мужской голос. – Надеюсь, я вас не разбудил?

Щурясь, Лэнгдон посмотрел на настольные часы. Они показывали 12.32 ночи. Он проспал всего час и был еле живым от усталости.

– Это портье, месье. Извините за беспокойство, но к вам посетитель. Говорит, что у него срочное дело.

Лэнгдон все еще плохо соображал. Посетитель? Взгляд упал на измятый листок бумаги на тумбочке. То была небольшая афишка.

АМЕРИКАНСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ ПАРИЖА

имеет честь пригласить

на встречу с Робертом Лэнгдоном, профессором религиозной символики Гарвардского университета

Лэнгдон тихонько застонал. Вечерняя лекция сопровождалась демонстрацией слайдов: языческий символизм, нашедший отражение в каменной кладке собора в Шартре, – и консервативной профессуре она наверняка пришлась не по вкусу. А может, самые религиозные ученые даже попросят его вон и посадят на первый же рейс до Америки.

– Извините, – ответил Лэнгдон, – но я очень устал и…

– Mais, monsieur, [3] Но, месье (фр.). – продолжал настаивать портье, понизив голос до интимного шепота. – Ваш гость – весьма влиятельная персона.

Лэнгдон ничуть не сомневался в этом. Книги по религиозной живописи и культовой символике сделали его своего рода знаменитостью в мире искусств, только со знаком минус. А в прошлом году скандальная слава Лэнгдона лишь приумножилась благодаря его участию в довольно двусмысленном инциденте в Ватикане, который широко освещался прессой. И с тех пор его просто одолевали разного рода непризнанные историки и дилетанты от искусства, так и валили толпой.

– Будьте добры, – Лэнгдон изо всех сил старался говорить вежливо, – запишите имя и адрес этого человека. И скажите, что я постараюсь позвонить ему в четверг, перед отъездом из Парижа. О’кей? Спасибо! – И он повесил трубку прежде, чем портье успел что-либо возразить.

Он сел в кровати и, хмурясь, уставился на лежавший на столике ежедневник для гостей отеля, на обложке которого красовалась казавшаяся теперь издевательской надпись: «СПИТЕ КАК МЛАДЕНЕЦ В ГОРОДЕ ОГНЕЙ, СЛАДКАЯ ДРЕМА В ОТЕЛЕ „РИТЦ“, ПАРИЖ». Он отвернулся и устало взглянул в высокое зеркало на стене. Мужчина, отразившийся там, был почти незнакомцем. Встрепанный, усталый.

Тебе нужно как следует отдохнуть, Роберт.

Особенно тяжелым выдался последний год, и это отразилось на внешности. Обычно такие живые синие глаза потускнели и смотрели уныло. Скулы и подбородок с ямочкой затеняла щетина. Волосы на висках серебрились сединой, мало того, седые волоски проблескивали и в густой черной шевелюре. И хотя все коллеги женского пола уверяли, что седина страшно ему идет, подчеркивает ученый вид, сам он был вовсе не в восторге.

Видели бы меня сейчас в «Бостон мэгазин»!

В прошлом месяце, к изумлению и некоторой растерянности Лэнгдона, журнал «Бостон мэгазин» включил его в список десяти самых «интригующих» людей города – сомнительная честь, поскольку это стало предметом постоянных насмешек со стороны коллег по Гарварду. И вот сейчас в трех тысячах миль от дома оказанная ему журналом честь обернулась кошмаром, преследовавшим его даже на лекции в Парижском университете.

– Дамы и господа, – объявила ведущая на весь битком набитый зал под названием «Павильон дофина», – наш сегодняшний гость не нуждается в представлении. Он – автор множества книг, в их числе: «Символика тайных сект», «Искусство интеллектуалов: утраченный язык идеограмм». И если я скажу, что именно из-под его пера вышла «Религиозная иконология», то не открою вам большой тайны. Для многих из вас его книги стали учебниками.

Студенты энергично закивали в знак согласия.

– И вот сегодня я хотела представить его вам, очертив столь впечатляющий curriculum vitae [4] Круг жизни (лат.). этого человека. Но… – тут она игриво покосилась на сидевшего за столом президиума Лэнгдона, – один из наших студентов только что предоставил мне еще более, если так можно выразиться, интригующее вступление.

И она показала номер бостонского журнала.

Лэнгдона передернуло. Где, черт побери, она это раздобыла?

Ведущая начала зачитывать отрывки совершенно идиотской статьи, а Лэнгдон все глубже и глубже вжимался в кресло. Тридцать секунд спустя аудитория уже вовсю хихикала, а дамочка никак не унималась.

– «Отказ мистера Лэнгдона рассказать средствам массовой информации о своей необычной роли в прошлогоднем совещании в Ватикане определенно помог ему набрать очки в борьбе за вхождение в первую десятку „интриганов“». – Тут она умолкла и обратилась к аудитории: – Хотите послушать еще?

Ответом были дружные аплодисменты.

Нет, кто-то должен ее остановить, подумал Лэнгдон. А она зачитывала новый отрывок:

– «Хотя профессора Лэнгдона в отличие от некоторых наших молодых претендентов нельзя считать таким уж сногсшибательным красавчиком, в свои сорок с хвостиком он в полной мере наделен шармом ученого. И его очарование лишь подчеркивает низкий баритон, который, по мнению студенток, действует „прямо как шоколад на уши“».

Зал так и грохнул от смеха.

Лэнгдон выдавил робкую улыбочку. Он знал, что последует дальше – пассаж на тему «Гаррисон Форд в твиде от Гарриса». И поскольку сегодня он опрометчиво вырядился в твидовый пиджак от Гарриса и водолазку от Бербери, то решил срочно предпринять какие-то меры.

– Благодарю вас, Моник, – сказал Лэнгдон, поднялся и сошел с подиума. – В этом бостонском журнале определенно работают люди, наделенные даром художественного слова. Им бы романы писать. – Он вздохнул и оглядел аудиторию. – И если я только узнаю, кто приволок сюда этот журнал, потребую вышвырнуть мерзавца вон.

Все снова дружно расхохотались.

– Что ж, друзья мои, как всем известно, я пришел сегодня к вам поговорить о власти символов…

Звонок телефона прервал размышления Лэнгдона.

Он обреченно вздохнул и снял трубку:

Как и ожидалось, это снова был портье.

– Мистер Лэнгдон, еще раз прошу прощения за беспокойство. Но я звоню сообщить вам, что гость уже на пути к вашей комнате. Вот я и подумал, может, лучше предупредить вас.

Лэнгдон проснулся окончательно.

– Так вы направили его ко мне в номер?

– Прошу прощения, месье, но человек такого ранга… Просто подумал, что не вправе останавливать его.

– Да кто он такой наконец?

Но портье уже повесил трубку.

И почти тотчас же раздался громкий стук в дверь.

Лэнгдон нехотя поднялся с кровати, босые ступни утонули в толстом пушистом ковре. Он накинул халат и направился к двери.

– Мистер Лэнгдон? Мне необходимо переговорить с вами. – По-английски мужчина говорил с акцентом, голос звучал резко и властно. – Я лейтенант Жером Колле. Из Центрального управления судебной полиции.

Лэнгдон замер. Центральное управление судебной полиции, или сокращенно ЦУСЛ? Он знал, что эта организация во Франции примерно то же, что в США ФБР.

Не снимая цепочку, он приотворил дверь на несколько дюймов. На него смотрело худое лицо с невыразительными, как бы стертыми чертами. Да и сам мужчина в синей форме был невероятно худ.

– Я могу войти? – спросил Колле.

Лэнгдон колебался, ощущая на себе пристальный изучающий взгляд лейтенанта.

– А в чем, собственно, дело?

– Моему капитану требуется ваша помощь. Экспертиза в одном частном деле.

– Прямо сейчас? – удивился Лэнгдон. – Но ведь уже за полночь перевалило.

– Сегодня вечером вы должны были встретиться с куратором Лувра, я правильно информирован?

У Лэнгдона возникло тревожное предчувствие. Действительно, он и достопочтенный Жак Соньер договаривались встретиться после лекции и поболтать за выпивкой, однако куратор так и не объявился.

– Да. Но откуда вы знаете?

– Нашли вашу фамилию у него в настольном календаре.

– Надеюсь, с ним все в порядке?

Агент вздохнул и сунул в щель снимок, сделанный «Полароидом».

Увидев фотографию, Лэнгдон похолодел.

– Снимок сделан меньше часа назад. В стенах Лувра.

Лэнгдон не сводил глаз с леденящей душу картины, и его отвращение и возмущение выразились в сердитом возгласе:

– Но кто мог сделать такое?!

– Это мы и хотим выяснить. И надеемся, вы поможете нам, учитывая ваши знания в области религиозной символики и намерение встретиться с Соньером.

Лэнгдон не отрывал глаз от снимка, и на смену возмущению пришел страх. Зрелище отвратительное, но дело тут не только в этом. У него возникло тревожное ощущение déjà vu. [5] Я где-то это уже видел (фр.). Чуть больше года назад Лэнгдон получил снимок трупа и аналогичную просьбу о помощи. А еще через двадцать четыре часа едва не расстался с жизнью, и случилось это в Ватикане. Нет, этот снимок совсем другой, но, однако же, явное сходство в сценарии имело место.

Агент взглянул на часы:

– Мой капитан ждет, сэр.

Но Лэнгдон его не слышал. Глаза по-прежнему были устремлены на снимок.

– Вот этот символ здесь, и потом то, что тело так странно…

– Он отравлен? – предположил агент.

Лэнгдон кивнул, вздрогнул и поднял на него взгляд:

– Просто представить не могу, кто мог сотворить такое…

– Вы не поняли, мистер Лэнгдон. То, что вы видите на снимке… – Тут он запнулся. – Короче, месье Соньер это сам с собой сделал.

Источник

Код да Винчи :

Код да Винчи: С разоблаченьицем!

Считается, что при любой экранизации зритель сразу и окончательно делится на две непримиримых категории, которые никогда не поймут друг друга. Имеются в виду те, «кто читал», и те, «кто не читал». А поскольку они заведомо не придут к согласию, то и экранизации бывают двух типов — те, что рассчитаны на читавших (дословное воспроизведение сюжета, множество мелочей, ни малейшей попытки утаить дальнейшее течение сюжета), и те, что рассчитаны на не читавших (вольности с персонажами, мотивами и поступками, больший упор на кинематографическую составляющую, полная непредсказуемость происходящего). Так было до «Кода да Винчи», потому что зрительский водораздел этого фильма проходит не по признаку читал-не читал, а по отношению к первоисточнику.

Относящиеся к дэнобраунскому книготворчеству с серьёзной миной (см. «попытка разоблачения самого вопиющего сокрытия фактов в истории») участвуют в опросах «считаете ли вы, что у Иисуса могли быть дети», стоят с хоругвями в пикетах верующих, а также отстаивают известного размера очереди за билетами на премьерный показ. В любом случае — это пиар со знаком плюс, и на эту аудиторию стоит работать. Ну, с религиозными фанатиками лучше не перебарщивать — значит, в фильме будет немножко меньше топтаний по пяткам католиков, однако конфликт будет сохранён и всячески поддержан. А для многомиллионной армии «читавших и не возмутившихся» — тут и вовсе всё просто: поближе к тексту, как и было сказано.

Почитающие же мистера Брауна за профанацию и «живенько, но бедненько» — такая публика продюсерами фильма изначально была списана со счетов, эти на кино если и пойдут, то будут в зале свистеть и нарушать здоровый сон остальных. Их бы просто не пускать в залы, но что поделаешь, по крайней мере можно попытаться довести накал предпремьерной истерии до нужной температуры, когда у сторонников негатива просыпается известное чувство «не пойду, потому что задолбали». И основная масса негативной кинокритики на «Код да Винчи» происходит именно отсюда — первые люди, которых задолбали, и которые, между тем, вынуждены были всё-таки пойти, были как раз журналисты, пишущие о кино. Чего уж тут удивляться рейтингам прессы.

А вот чему, по итогам просмотра, приходится удивляться, так это той гипертрофированной тщательности, с которой сценарист Акира Голдсман умудрился впихнуть том романа в киношный хронометраж совсем не питероджексоновских масштабов. Ну, сумел и сумел, если именно такой была продюсерская задача, то справился он на все сто, потому что в итоге кино получилось одним сплошным диалогом с двухминутными вставками экшна «шоп було»: тут вам и самобичевание, и парочка обязательных видов Парижа, полицейские с пушками и выскакивающий, как чёртик из табакерки, пергидрольный Пол Беттани. И не то чтобы диалоги эти были так уж плохи (хотя и не оставляют режиссёру Ховарду ровным счётом никакой возможности для работы), просто их так много и они так, по факту, занудны и пафосны в разоблачительной части, что «становится скучновато».

А где скучновато, там получите и распишитесь. Чёрт с ней, с исторической профанацией, где в одном флаконе ужились Меровинги, лечившие наложением рук, тамплиеры, шантажировавшие папу, Приорат Сиона, так ревностно оберегающий свои тайны, что чуть не позабывший их самостоятельно, безо всякого вмешательства со стороны злокозненного Опус Деи, и всё это вкупе с Ньютоном, да Винчи и звездой Давида, которая на поверку оказывается «языческим символом объединения мужского и женского начала». Если кому нравится воспринимать историю именно под таким заговорщицким углом зрения, всегда пожалуйста. Но и на этом материале можно было снять и бодрей, и веселей.

По факту, все в фильме старались, но вот почему-то не играть мебель умудряются всего полтора актёра (несомненно хороший, язвительный Йен Маккелен, сумевший вытянуть даже столь притянутую сценарием за уши фигуру, как Ли Тибинг, за половинку пойдёт молчаливый Сайлас, потому что бичевание и вериги, да, ему веришь). Но остальные и остальное… вымученная латынь, медлительный французский акцент Одри Тоту (мило растворившийся, правда, в отечественном дубляже), затяжные мыслительные процессы на лицах — всё это изрядно мешает просмотру.

Общим местом «эффекта Дэна Брауна» считается бодрость его чтива, читаешь мол, и оторваться не можешь, а потом головой трясёшь, какая ужасающая муть. Так вот, кино в массе запойным чтением не получилось, потому что такая посадка книжки в сценарий без предварительной архивации по всем законам физики создала в изделии посторонние напряжения, которые лёгкости и полёту как-то не способствуют.

Нет, оператор старается, и это видно — все локации показаны по крайней мере старательно, ракурсы неожиданные, символика требуемая крупным планом, где надо и клаустрофобия, где надо — даже полёт мысли. Спецэффекты тоже зря ругают — флэшбэки в исторических местах смотрятся вполне себе художественным приёмом, и уже можно спорить, можно было сделать лучше или нет, надо или не надо. Но на выходе всё равно получается «типичное не то».

И не сказать, что фильм в итоге достоин каннского освистывания (зачем такие фильмы показывают в Каннах — это вообще отдельный вопрос), но при том, что в общем и целом фильм получился не таким уж однозначно плохим, со своими фишками и даже каким-то эмоциональным всплеском в финале, вопросов к своим создателям он порождает куда как много.

Во-первых, как уже было сказано, с такой актёрской командой можно было сделать куда больше — в чём суть присутствия в кадре (если не считать желания угодить ценителям дословных экранизаций) персонажей Альфреда Молины и Жана Рено, осталось непонятным. Недюжинный детектив вокруг роли в этой истории Ли Тибинга в итоговом монтаже тянется полфильма, а потом разрешается минуты за три. К такому мы привыкли с нашей модой делать сериал и фильм одновременно — там эта же ошибка регулярно совершается по той же причине несовпадения скорости развития сюжета в оригинале и при сжатом театральном монтаже. А уж абсолютно бесполые взаимоотношения персонажей Тоту и Хэнкса просто навязли на зубах — мадонноподобные манеры одной и неразглаживающаяся мыслительная складка другого, это никак не главное украшение фильма.

Детектив тоже странен — когда конспирологическое событие и его расшифровка у Брауна разделены десятком глав, у Рона Ховарда между ними проходит дай бог страница текста и три минуты полёта. На фоне нетривиального «фотошопа» с давинчевской «Тайной вечерей» (а, по факту, никакого «кода да Винчи» окромя этой картины в фильме, как и в книге, нету, да и то было выяснено не главными героями, а разжёвано Тибингом, да к тому же было с самого начала известно самому Лэнгдону как «вполне известная теория») весь этот детектив оказывается не стоящим выеденного яйца — герои просто бегают от одного полотна мастера к другому, ведомые рядом Фибоначчи и кровавыми следами на золочёных рамах, потом угадывают слово по трём буквам, изымают вещдок и вуаля — получите разгадку Самой Грандиозной Тайны Человечества. Сикрет-ту-килл-фор стоит перед нами и хлопает глазами под кодовым названием Последняя-из-рода (сразу вспомнилась кевинсмитовская «Догма» и Дружище Кристо оттуда же). Детектив — закачаешься. Убийцей оказался дворецкий, а жертвой — любимая тётушка хозяина поместья, приехавшая погостить из Франции. Что тут такого разоблачительного и антихристианского — это к вон тем, с хоругвями, они вам расскажут.

Нет, снова повторяю, создатели фильма старались. Но первоисточник в добуквенном виде оказался категорически неэкранизируемым. Не нашлось в нём места ни для актёрских талантов, ни для особых операторских изысков, ни для триллера, ни для детектива. А для чего нашлось?

Для вполне смотрибельного, хотя и скучноватого псевдоисторического исследования на тему возможного существования в природе потомков Христа и вообще всей этой истории со Святым Граалем. В фильме можно найти некоторое количество плюсов, но их всех заметно перевешивает тривиальная скука, которая царит на съёмочной площадке (и, соответственно, в зале) добрых полфильма, а также чудовищная замусоренность посторонними, никак не успевающими раскрыться деталями.

Создатели фильма старались. Но первоисточник в добуквенном виде отказался ложиться на экран Создатели фильма старались. Но первоисточник в добуквенном виде категорически отказался ложиться на экран. Не нашлось в нём места ни для актёрских талантов, ни для особых операторских изысков, ни для триллера, ни для детектива. А для чего нашлось? Для вполне смотрибельного, хотя и скучноватого псевдоисторического исследования на тему возможного существования в природе потомков Христа и вообще всей этой истории со Святым Граалем. Что тут такого разоблачительного — непонятно.

Отделяйте абзацы одним переносом строки. Перед цитируемым абзацем поставьте >

Если ты это читаешь, значит, это написано специально для тебя:

Парсер для этого робота писали рукожопые дебилы, которые не в состоянии нормально забрать анонс хотя бы из поля og:description, про RSS мы вообще не слышали, это же так охрененно высокотехнологично, правда? Зато мы тупо берём последний абзац текста, или хотя бы похожий на таковой, и так же тупо херачим из него анонс, и нас не волнует, что этот кусок текста например может быть закомментарен. Нам пофигу, что получается херня, мы же такие клёвые, что нас даже собственная рукожопость не колышит.

Источник