элементы кода повести пушкина пиковая дама в творчестве достоевского
Элементы кода повести пушкина пиковая дама в творчестве достоевского
На правах рукописи
Николаева Екатерина Геннадьевна
Элементы кода повести Пушкина «Пиковая дама» в творчестве
Специальность 10.01.01 – русская литература
на соискание ученой степени
кандидата филологических наук
Работа выполнена на кафедре русской литературы ГОУ ВПО «Новосибирский государственный педагогический университет»
Научный руководитель – доктор филологических наук, профессор Нина Елисеевна Меднис
Официальные оппоненты – доктор филологических наук, профессор Ольга Борисовна Лебедева кандидат филологических наук, доцент Эльмира Маратовна Афанасьева Ведущее учреждение – ГОУ ВПО «Нижегородский государственный университет»
Защита состоится «7» марта 2007 г. в ч. на заседании диссертационного совета Д 212.267.05 при Томском государственном университете по адресу:
634050, г. Томск, пр. Ленина, 36.
С диссертацией можно ознакомиться в Научной библиотеке Томского государственного университета.
Автореферат разослан « » февраля 2007 г.
Ученый секретарь диссертационного совета кандидат филологических наук, профессор Л.А. Захарова
Общая характеристика работы
Диссертационная работа посвящена изучению принципов использования в творчестве Достоевского элементов кода повести Пушкина «Пиковая дама».
Ученые многократно обращали внимание на частое обращение Достоевского в своих произведениях к этому пушкинскому претексту и на его особую роль в творчестве писателя. В исследовании совокупность связей произведений Достоевского с повестью «Пиковая дама» рассмотрена как особый текст, являющийся сегментом Пушкинского текста русской литературы.
Степень разработанности проблемы. В литературоведении вопрос о влиянии произведений Пушкина на творчество Достоевского был поднят в начале XX века. До этого времени критика акцентировала внимание преимущественно на Пушкинской речи писателя. Одним из первых на связь творчества Достоевского с наследием Пушкина указал Д. Мережковский. В первой половине XX века ученые еще не говорят о систематическом обращении Достоевского к творчеству Пушкина, но поиск его образов, идей, мотивов в поэтике Достоевского ведется широко (Д.Д. Благой, К. Истомин, А.Л. Бем и др.). Во второй половине XX века исследователи активно изучают переклички произведений Достоевского с творчеством Пушкина (С.Г. Бочаров, О.Г. Дилакторская, Т.А. Касаткина, Л. Аллен, К. Кроо, Р.Г. Назиров, Е.А. Маймин, А.В. Князев и др.). Чаще всего ученые акцентируют внимание на межтекстовых связях произведений Достоевского с драматургией Пушкина (В.В. Викторович, Г.А.
Склейнис, Е.Г. Местергази и др.), «Повестями Белкина» (Д.Д. Благой, С.Г. Бочаров, Ю. Селезнев и др.), повестью «Капитанская дочка» (Н.Д. Тамарченко), поэмой «Египетские ночи» (Т. Касаткина). Возобновился интерес к изучению Пушкинской речи Достоевского; опубликованы работы об общих чертах в мировоззрении двух авторов и о значении творчества Пушкина для Достоевского (Г. Боград, А.П. Рукавицын).
Особое место в творческом сознании Достоевского занимала «Пиковая дама» Пушкина, отсылки к которой в его произведениях встречаются особенно часто. Это внимание писателя к пушкинской повести было замечено в литературоведении не сразу – систематическое изучение ее влияния на поэтику Достоевского начинается с трудов А.Л. Бема в 20-х годах XX в. Среди работ, посвященных изучению различных аспектов связи «Пиковой дамы» с целым рядом произведений Достоевского, можно назвать монографии М.М. Бахтина, В.В. Виноградова, Д.Д. Благова, Г. Кокса, К. Кроо и др., статьи – Г.В. Краснова, Э.М. Афанасьевой, Н.Ф. Будановой, Б.С. Кондратьева и др. Ученые подходят к рассмотрению связи произведений Достоевского с «Пиковой дамой» с различных сторон. Так, М.М. Бахтин, К. Кроо изучают сюжетообразующую роль элементов повести Пушкина в поэтике Достоевского. Р.Г. Назиров, Э.М.
Афанасьева акцентируют внимание на связи творчества Достоевского с «Пиковой дамой» с позиций теории интертекстуальности. А.Л. Бем, Г.В. Краснов рассматривают «Пиковую даму» и другие произведения Пушкина как источник литературных прототипов для героев Достоевского. Анализу подходов Пушкина и Достоевского к изображению фантастического начала посвящены работы Н.Ф. Будановой, Е.А. Маймина, Фэн Хуаина. Чаще всего исследовательское внимание направлено на изучение связи «Пиковой дамы» Пушкина с романами «Преступление и наказание» (М.М. Бахтин, Д.Д. Благой, П. Дебрецени, Г.В.
Краснов, Б.С. Кондратьев и др.), «Бесы» (А.Л. Бем, Н.Д. Тамарченко), «Игрок»
(А.Л. Бем, К. Кроо), «Подросток» (П. Дебрецени), «Братья Карамазовы»
(Н.Ф. Буданова). Большая часть работ посвящена сопоставлению отдельных элементов пушкинской повести и романа «Преступление и наказание»: образов героев (В.В. Виноградов, М.М. Бахтин, Г.В. Краснов), снов (Б.С. Кондратьев, Н.В. Суздальцева), формального и идейного уровней (Э.М. Афанасьева), хронотопов (Г.В. Краснов, Ю. Селезнев) и т.д. Наиболее отчетливо в исследованиях, посвященных изучению творчества Достоевского, проработана параллель героев Германн – Раскольников (Н.Я. Берковский, Е.Ф. Буданова). Вопрос о связи образов Достоевского с пушкинской темой тирании поднимается в работах Г.Кокса, Р.Г. Назирова. Внимание исследователей, изучающих связи романа «Игрок» с «Пиковой дамой», сосредоточено на поиске проявлений мотива игры в этих произведениях, на сопоставлении образов Германна и Алексея как героев, охваченных страстью игры (А.Л. Бем, Ю.М. Лотман, К. Кроо). Доминирование романов Достоевского при изучении связей его произведений с «Пиковой дамой» породило недостаток внимания к малым формам творчества писателя.
Отдельные наблюдения в этой области были сделаны В.Н. Топоровым, Э.А.
Полоцкой. Однако причины «необъяснимого парадокса» (Д.Д. Благой) – столь частого обращения Достоевского и в малых формах, и в романах именно к этому произведению Пушкина – остаются до конца не изученными. Очевидна необходимость полномасштабного рассмотрения совокупности межтекстовых связей произведений Достоевского с «Пиковой дамой» как некоего целого, как сегмента Пушкинского текста русской литературы.
Актуальность исследования обусловлена регулярностью и системностью обращения Достоевского к повести «Пиковая дама» как прецедентному тексту и продиктованной этим необходимостью рассмотрения совокупности связей его творчества с пушкинской повестью как сегмента Пушкинского текста русской литературы. Наиболее актуальным в этом отношении является исследование малой прозы Достоевского, поскольку в ней сверхтекстовая природа обращений писателя к «Пиковой даме» исследована в меньшей мере. Включенность работы в современный научный контекст определяется также тем, что исследование принципов и специфики взаимодействия поэтик нескольких авторов, истории восприятия и изучения повести Пушкина «Пиковая дама» относится к целому ряду актуальных и активно развивающихся областей гуманитарного знания, таких, как рецептивная эстетика, диалог культур, теория интертекстуальности, теория больших текстовых образований (сверхтекстов).
Объектом диссертационного исследования являются проекции пушкинских произведений в творчестве Достоевского. Предмет данной работы – код «Пиковой дамы» и его трансформация в произведениях Достоевского.
Материалом исследования послужили: повесть А.С. Пушкина «Пиковая дама»; произведения Ф.М. Достоевского: рассказ «Маленький герой», повести «Неточка Незванова», «Дядюшкин сон» и «Записки из подполья», романы «Белые ночи», «Преступление и наказание», «Бесы». Выбор текстов обусловлен спецификой проявления кода повести Пушкина «Пиковая дама» в творчестве Достоевского.
Основная цель исследования – анализ кода «Пиковой дамы» и специфики функционирования его элементов в творчестве Достоевского. В соответствии с поставленной целью определяются задачи исследования:
1) проанализировать код повести Пушкина «Пиковая дама», вычленив подкоды (персонажный, числовой, именной и др.), ядерные и периферийные элементы;
2) рассмотреть принципы отбора и особенности перекодировки элементов кода «Пиковой дамы» в творчестве Достоевского, функциональность использования писателем как отдельных элементов кода, так и кода «Пиковой дамы» в целом;
3) показать, что использование Достоевским претекста пушкинской повести является системным, образующим благодаря использованию кода «Пиковой дамы» своего рода субтекст;
4) определить особенности и место в коде «Пиковой дамы» триады мотива сиротства и специфику ее использования в творчестве Достоевского;
5) охарактеризовать специфику включения в произведения Достоевского периферийных элементов кода «Пиковой дамы».
Методологию данной работы составляют сравнительно-типологический и структурно-семиотический методы. Используются также элементы рецептивного подхода. Применение данных методов и подходов обусловлено характером исследования. Теоретической базой работы послужили труды отечественных и зарубежных литературоведов и лингвистов в области теории сверхтекста и интертекста (Р. Барт, В.Н. Топоров, Н.Е. Меднис и др.), семиотики (У. Эко, Ю.М. Лотман и др.), пушкинистики (Д.Д. Благой, Г.В. Краснов, В.В. Виноградов, В.Э. Вацуро, С.Г. Бочаров и др.), работы по изучению поэтики Достоевского (М.М. Бахтин, А.Л. Бем, Н.Д. Тамарченко, В.В. Викторович и др.).
На защиту выносятся следующие положения:
1. Проявления кода «Пиковой дамы» в произведениях Достоевского представляют собой сегмент Пушкинского текста русской литературы.
2. Код пушкинской повести – сложная система знаков, которая в рецепции существует как подвижная взаимосвязь ядерных и периферийных элементов.
3. Код «Пиковой дамы» выборочно транспонируется в произведения Достоевского, где элементы его модифицируются в соответствии с принципами поэтики данного автора, но остается при этом узнаваемым.
4. Основной способ транспонирования кода «Пиковой дамы» в произведения Достоевского связан с переносом и перекодировкой ключевой триады мотива сиротства «тиран – сиротка – освободитель».
5. Особенность отбора элементов кода «Пиковой дамы» в творчестве Достоевского заключается в использовании им не только ядерных, но периферийных элементов данного кода, с последующим их перемещением в разряд ядерных.
Теоретическая значимость работы заключается в освещении такого сравнительно нового для литературоведения объекта изучения, как Пушкинский текст русской литературы на примере рассмотрения одного его сегмента – «Пиковая дама» в творчестве Достоевского. Выявленная в ходе работы схема «тиран – сиротка – освободитель» позволяет расширить представление о специфике реализации мотива сиротства в поэтике Достоевского. Рассмотрение особенностей отбора, перекодирования и переноса элементов кода «Пиковой дамы» в творчестве Достоевского создает базу для дальнейшего изучения принципов работы писателя с «чужим» текстом.
Практическая значимость исследования состоит в том, что его результаты могут найти применение в вузовских курсах истории русской литературы, введения в литературоведение, анализа и интерпретации текста, спецкурсах по теории сверхтекста, по поэтике Пушкина и/или Достоевского, в работе спецсеминаров, при изучении интертекстуальных связей Пушкина и Достоевского.
Рекомендации по использованию результатов исследования. Основные положения работы целесообразно применять в преподавании русской литературы XIX века, при изучении различных аспектов творческого взаимодействия писателей, в эдиционной практике при комментировании текстов Пушкина и Достоевского.
Апробация работы. Основные положения и результаты исследования были представлены в виде научных докладов на аспирантских семинарах филологического факультета Новосибирского государственного педагогического университета, а также на следующих конференциях: на Конференции молодых ученых (Институт филологии Сибирского отделения РАН, Новосибирск, апрель 1999); на конференции «Проблемы интерпретации в лингвистике и литературоведении. Интерпретатор и текст: проблема ограничений в интерпретационной деятельности» (Новосибирск, октябрь 2004); на Конференции молодых ученых (Новосибирск, апрель 2006); на Всероссийской научной конференции студентов, аспирантов и молодых ученых «Наука. Технологии. Инновации» НТИнаправление «Гуманитарные науки и современность» (НГТУ, Новосибирск, декабрь 2006). По теме исследования имеется четыре публикации.
Структура работы. Работа объемом 207 страниц состоит из введения, трех глав, заключения, списка литературы, включающего 212 наименований.
Во введении излагаются цели и задачи работы, определяется актуальность и новизна исследования, его теоретическая и практическая значимость, содержится краткая характеристика современного состояния разработки проблемы.
Первая глава «Код повести Пушкина “Пиковая дама”» посвящена рассмотрению понятия культурный код и описанию кода повести Пушкина «Пиковая дама» как семиотического феномена.
В первом параграфе рассматривается понятие культурного кода как системы, устанавливающей репертуар символов и правила их сочетания (У.Эко).
Понимание, описание и трансляция кода, его перекодировка возможны только при наличии воспринимающего сознания и при его учете: только то, что по ряду причин отражается в читательском восприятии, осознается и закрепляется в любого рода рефлексии – мысленной, устной или письменной, может быть отобрано при описании элементов кода и всей системы знаков в целом. Таким образом, описать код «Пиковой дамы» можно только отслеживая, какие элементы всей совокупности знаков «Пиковой дамы» «осели» в воспринимающем сознании, в нашем случае – творческом сознании Достоевского, образовав некую плотность, а какие были смыты с горизонта реципиента. Анализа кода, в частности повести «Пиковая дама», предполагает деление его элементов в ходе процесса описания на ядро и периферию и последующими динамическими процессами перехода их из одной группы в другую. Под ядерными элементами кода предлагается понимать те элементы, которые способны выполнять сюжетообразующую функцию и закономерно, ожидаемо встречаются в трансляции кода и его описании, про которые условно можно сказать: совокупность этих элементов есть в «кратком изложении» «Пиковая дама». К таким элементам отнесены триада «графиня – Германн – Лизавета Ивановна», «три карты», тайна и др. Периферийными элементами при описании кода предлагается считать те, которые из-за неизбежной деформации описания оказываются переведенными в «ранг несуществования» (Ю.М. Лотман) и которые по этой причине не будут считаться «представителями данного текста», считываться как очевидная отсылка к «Пиковой даме», выступать в сюжетообразующей функции. В рецепции они вымываются на периферию кода, отличаются неустойчивостью, иррегулярностью. К таким элементам отнесены, например: характеристика мужа графини («род бабушкина дворецкого»), элементы костюма графини и др.
Во втором параграфе рассматривается код повести «Пиковая дама» как система систем, состоящая из множества подкодов: персонажного, именного, числового, колористического и др. Сложность описания такой системы увеличивается за счет столкновения в повести различных дискурсов, нескольких знаковых систем, за счет двойных мотивировок событий, наличия большого количества персонажей, в том числе с амбивалентными характеристиками. Наиболее проработанными в пушкинистике являются персонажный, именной, числовой, карточный игральный и карточный гадальный подкоды.
Одной из самых важных частей знаковой системы «Пиковой дамы», к которой обращается Достоевский в своем творчестве, является персонажный подкод, ядро которого составляют главные персонажи: графиня*** – Германн – Лизавета Ивановна. Эти три персонажные позиции в их взаимоотношении представляют собой свернутый, редуцированный сюжет произведения. Эта триада образована по целому ряду единств, одним из важнейших среди них является мотив сиротства, имеющий в «Пиковой даме» схематический вид:
СТАРАЯ БЛАГОДЕТЕЛЬНИЦА ВОСПИТАННИЦА
В этой схематической формуле, которая будет многократно транспонироваться в трансформированном виде в произведения Достоевского, роль тирана играет старуха-графиня, при которой воспитывается сиротка – Лизавета Ивановна – «бедная воспитанница знатной старухи», испытывающая «горечь зависимости».
Освободитель – Германн, который хотя и через «убийство» графини, но все же освобождает от ее тирании Лизу-сиротку. Каждая позиция в описанной триаде у Пушкина амбивалентна: она соединяет в себе не одну, а несколько сюжетных функций. Так, Германн является в повести не только «освободителем», но и «тираном». Графиня тиранит Лизавету Ивановну, но становится невинной жертвой Германна. Лизавета Ивановна является и «сироткой», и невинной жертвой Германна. «Чудовище» в повести – это и Германн-убийца, и графиня в ночной сцене переодевания, и Лиза, которая «освобождается» от тирании графини с помощью преступного «соучастия» в ее убийстве. К обнаружению этого ядра персонажного подкода в разной степени подходили отдельные исследователи через описание общих для Пушкина и Достоевского категорий «жертвы», «тирана», «амбивалентных типов героев» (Э.М. Афанасьева, Б.С. Кондратьев, Г. Кокс). Для доказательства того, что описанная семантическая триада Пушкина становится в творчестве Достоевского смыслопорождающим моментом, в параграфе детально рассмотрена каждая из позиций триады с вычленением в них ядерных и периферийных элементов кода повести.
Кроме триады «тиран – сиротка – освободитель» в код повести включаются и второстепенные персонажи, которые реже проявляют себя в рецептивном поле, уходя на периферийный план. В рамках персонажного кода подробно рассмотрены те образы, которые в трансформированном виде представлены в поэтике Достоевского. Некоторые из них переводятся писателем из периферии в центр измененной кодифицированной системы, становясь ядерными. Так, второстепенный образ Павла Александровича Томского в поэтике Достоевского оказывается значимым своим особым финалом в повести Пушкина – он женится, в отличие от Германна, и произведен в ротмистры, то есть в финале он – «туз», счастливый герой. Связанная с Томским сюжетная ситуация «женился не герой, а “другой”» реализуется Достоевским в романе «Белые ночи», в повести «Дядюшкин сон» и др.
С персонажным подкодом теснейшим образом связан именной подкод, в качестве ядерных элементов которого в параграфе были описаны имена Германна, Лизаветы Ивановны и Томского. Другие имена – Анна Федотовна, СенЖермен, Чаплицкий, Сурин, Нарумов и др. – не входят в ядерную часть кода.
Карамзина (В.Н. Топоров, А.Н. Архангельский). Причем, если Карамзин совершил прорыв в ономастическом плане, сменив семантику имени «Лиз» (Лизетта) с ветреной, бойкой служанки на светлый жертвенный и лиричный образ девушки (В.Н. Топоров), то Пушкин делает новый виток в трансформации Лизина текста: его героиня не только невинная жертва, но и самолюбивая девушка, «с нетерпением ждущая освободителя». В своей Лизе он меняет знаки: его Лиза черноволоса и черноглаза, Лиза Карамзина – белокура; Лизавета Ивановна в «Пиковой даме», несмотря на жертвенность и сиротство, в финале оказывается счастлива, тогда как в «бедной» Лизе жертвенность доведена до предела со смертью в финале. Первой и важнейшей фигурой Лизина текста в послепушкинскую эпоху становится Достоевский, в произведениях которого Лизы и Лизавета Ивановна становятся прозрачными отсылками к пушкинской Лизе, хотя и карамзинский контекст здесь полностью нельзя исключать. Иная ситуация складывается в рецепции с именем пушкинской графини – Анна Федотовна – имя этого персонажа находится на периферии кода повести. В последующей литературе при использовании связей с образом пушкинской графини оно подвержено, за редким исключением (Л. Улицкая, Б. Акунин), замене (в «Картежнике» Лобанова, «Игроке» и «Преступлении и наказании» Достоевского).
Среди других подкодов в параграфе рассмотрены карточный подкод (игральный и гадальный), числовая символика, колористический подкод.
Во второй главе «Мотив сиротства в произведениях Достоевского»
подробно рассматривается реализация в поэтике Достоевского мотива сиротства, связанного с пушкинской триадой «тиран – сиротка – освободитель»; анализируются принципы использования элементов кода «Пиковой дамы» в поэтике Достоевского. В произведениях писателя, безусловно, присутствует ведущая в «Пиковой даме» тема – тема карт и карточной игры. Но в его творчестве мы видим высвечивание и таких структур, которые до обращения к ним Достоевского оставались на периферии кода «Пиковой дамы». К таким структурам и относится триада «тиран – сиротка – освободитель». В данной главе анализируются факторы и причины, обусловившие смену угла зрения на пушкинский код и превратившие сиротство Лизаветы Ивановны и связанные с ним элементы кода «Пиковой дамы» в мотив сиротства у Достоевского. Среди таких причин названы: изображение Достоевским неразрывной связи сиротства и тирании на протяжении всего творчества; постоянное нахождение пушкинской повести в зоне творческого внимания писателя, что могло в свою очередь повлиять на восприятие ее как источника инвариантной схемы «тиран – сиротка – освободитель». Анализируемая в главе специфика обращений Достоевского к данному претексту заключается не столько в частотном, сколько в системном и систематическом использовании межтекстовых связей с «Пиковой дамой».
Систематичность проявляется в регулярности обращения Достоевского к пушкинской повести, в частности к описанной нами триаде, как в рамках одного произведения, так и в совокупности рассказов, повестей, романов. Системность этих обращений проявляется в том, что заимствуемые элементы кода «Пиковой дамы» существуют в произведениях Достоевского не разрозненно и с точки зрения функциональности имеют общую векторную направленность. При этом Достоевский переносит в свои произведения не только сами элементы кода, но и совокупность сложных связей, существующих между ними. Поэтому семантическая триада сиротства не представлена в его произведениях частями: при появлении какой-либо одной позиции, остальные также оказываются «втянутыми» в текст вместе с целым рядом ядерных и периферийных элементов претекста, с комплексом связей и отношений между ними. Важно отметить, что и в творческом сознании Достоевского сиротство было связано не только с пушкинской воспитанницей, но со всей пушкинской триадой в целом. Так, в одном из незаконченных произведений автора – «План для рассказа в “Зарю”» писатель осмысляет образы Лизы, Германна и графини как функции (термин В.Я.
Проппа), называя их в своем отрывке Барыня, Воспитанница, Племянник.
В первом параграфе рассматривается мотив сиротства в повести «Неточка Незванова» Достоевского. Акцент сделан на трех главных фигурах, которые в 1–3 главах повести реализуют триаду мотива сиротства «Пиковой дамы»: Неточка – это спроецированный образ «сиротки» Лизаветы Ивановны (+ «тиран»), ее отчим Егор Петрович Ефимов — Германн-«освободитель» (+ «тиран»), мать Неточки — «тиран» (+ «жертва»). Образ Ефимова связан с фигурой Германна четырехкратным упоминанием «неподвижной идеи» (К. Истомин). Героев также объединяет желание вырваться из «зависимого положения», сходные характеры (порывистость, горячка, нетерпение), тирания и помешательство. Последний элемент у этих героев может быть описан в виде общей схемы: «неподвижная идея» – желание убедиться в своей идее, ее проверка, желание «признания» – игра – поражение – открытие истины – сумасшествие, гибель. Что касается образа самой Неточки-«сиротки», то в 1–3 главах с ее образом связано желание освободиться, восходящее к пушкинской Лизавете Ивановне. Героинь объединяют общие детали и элементы хронотопа: «бедное» жилище, бумажные ширмы, тусклый свет сальной свечи, мотив окна.
Во втором параграфе рассматриваются вариации мотива сиротства в рассказе «Кроткая», повести «Дядюшкин сон» и «Записки из подполья», романах «Белые ночи», «Преступление и наказание», «Бесы». Рассмотренные в указанных произведениях различные модификации мотива сиротства позволяют говорить о том, что триада «тиран – сиротка – освободитель» при всем многообразии проекций проявляется в них с иной доминантой, чем в «Пиковой даме». У Пушкина акцент делается в первую очередь на линию «тиран» – «освободитель», при этом первая позиция меняется на «жертву», вторая – на «тирана». У Достоевского же в триаде сиротства на первый план выходит линия «сиротка – «освободитель». Позиция «сиротка» у писателя совмещает в себе черты «воспитанницы» и «тирана-жертвы», а в «освободителе», как и в «Пиковой даме», соединены «тиран» и «ложный освободитель». При этом Достоевский, опираясь на принцип амбивалентности построения образной системы в «Пиковой даме», создает новый способ создания многослойности образа – своеобразный принцип голографии, когда на одну проекцию накладываются последовательно другие.
Это могут быть разные варианты проработки одного и того же образа или проекции двух-трех персонажей триады сиротства. В принимающем контексте Достоевского пушкинская триада «тиран – сиротка – освободитель» и ее компоненты используются не только с целью прояснения истинного лица того или иного героя, как например, в «Преступлении и наказании», «Дядюшкином сне» и др., а чаще – для создания «состояния» сиротства, прояснения сущности тирании и сиротства как явлений, сопряженных с унижением достоинства, физическим и духовным преступлением против человека. Специфика переноса этой семантической триады из «Пиковой дамы» в произведения Достоевского заключается не только в выборе ядерных компонентов каждой персонажной позиции, например, кротости сиротки или расчета освободителя, а также не только в наложении нескольких проекций триады в одном образе при одновременной трансформации каждой ядерной «семы». Другой, противоположный принцип работы с «чужим» кодом у Достоевского заключается в акцентировании внимания на незначительных деталях, периферийных элементах кода «Пиковой дамы», при этом они становятся важнейшими в поэтике самого Достоевского. Благодаря такой переакцентировке внимания с ядерных элементов кода «Пиковой дамы» на периферийные, последние начинают восприниматься как ядерные в самом коде повести. Такое внимание Достоевского к «мелочам» «Пиковой дамы», возможно, объясняется тем, что для него некоторые элементы кода «Пиковой дамы», обычно вымываемые при восприятии повести на периферию, воспринимались как не менее важные, чем ядерные. При переносе их в принимающий контекст писателя они могут становиться отсылкой к «Пиковой даме» не только в совокупности с заимствованными ядерными ее элементами, но и самостоятельно.
В третьем параграфе анализируется «именное» развитие мотива сиротства в творчестве Достоевского через сопряжение имени «сиротки» из «Пиковой дамы» с «Лизиным текстом» русской литературы. Создавая своих героинь как проекцию пушкинской воспитанницы, Достоевский часто оставляет за ними и имя героини-прототипа. Несомненно, что имя Лиза предполагает знание русской и европейской культурно-ономастической традиции (В.Н. Топоров). В произведениях Достоевского линия «русской» Лизы актуализируется не только благодаря использованию в них цитат и реминисценций из «Бедной Лизы»
(«Записки из подполья», «Кроткая», «Слабое сердце»), но и через призму «Пиковой дамы» Пушкина. При анализе случаев использования Достоевским имени Лиза важно помнить, что его Лизы не имеют многого, что позволило бы возводить его героинь-сироток только к образу «бедной Лизы». Сращение имени Лиза в творчестве писателя в большей степени происходит с сюжетом Лизаветы Ивановны-«воспитанницы», а не с сюжетом «бедной» Лизы, совершающей самоубийство. Доказательством служит то, что Лиза у Карамзина, во-первых, не была полной сиротой и не испытывала состояния сиротства. Это уточнение существенно для творчества Достоевского, поскольку в его произведениях инвариантный признак – «сиротство» («формальное») может редуцироваться или исчезать, кроме того, часто именно «состояние сиротства» при тирании с чьейлибо стороны, а не собственно «формальное» сиротство и создает тот мотив, о котором мы ведем речь. Во-вторых, Лиза Карамзина не испытывала тирании ни с чьей стороны, тогда как большинство Лиз Достоевского его испытывают.
Таким образом, важнейшие инвариантные признаки – сиротство как состояние (а не биографический факт) и испытываемое героиней тиранство, которые в комплексе и организуют «остов» мотива – отсутствуют в линии «бедной» Лизы.
Следовательно, возведение линии «сиротки» у Достоевского непосредственно и только к образу «бедной» Лизы невозможно. Другим важнейшим отличием «Лизина текста» Достоевского от карамзинской ономастической традиции является отсутствие в сюжетной линии героинь-сироток с именем Лиза у Достоевского такого значимого для сюжета «бедной Лизы» фрагмента, как утопление или другого варианта самоубийства. То есть «Лизин» сюжет у Достоевского не совпадает с сюжетом «бедной Лизы» в самом главном – в судьбе героини Карамзина, в ее самостоятельном выборе смерти. Разработка Достоевским «Лизина» текста идет по нескольким направлениям, но в отношении Лизаветсироток» связана напрямую не с карамзинской Лизой, а с Лизаветой Ивановной из «Пиковой дамы». «Жертвенность» многих героинь Достоевского является продолжением линии воспитанницы-сиротки, которую тиранит старая графиня и обманывает Германн. Опираясь в большей степени на пушкинский, а не на карамзинский текст, Достоевский создает новую разновидность «Лизина»
сюжета. Новизна персонажного типа заключается в том, что героиня с именем Лиза у Достоевского – это не бойкая, проказливая девушка и не «утопленница», а жертва, страдалица, часто испытывающая «состояние сиротства» и тиранию.
Имя Лиза зачастую становится у писателя знаком жертвы и сиротства.
В четвертом параграфе рассматривается функционирование в творчестве Достоевского деталей, связанных с персонажами-«сиротками». Реализуя в своих героинях инвариантные черты сиротки Лизаветы Ивановны из «Пиковой дамы», Достоевский вводит в тексты своих произведений даже незначительные детали, присущие ей. Такое использование периферийных элементов «чужого»
текста в творчестве писателя – особенность его поэтики. Этот принцип работы с «деталями» «чужого» текста прослежен на примере мотива вышивания. Многие героини Достоевского, являющиеся проекциями образа Лизы-«сиротки» из «Пиковой дамы», оказываются, как и она, вышивальщицами. Но у Достоевского этот мотив редко остается неизменным: часто «благородное» вышивание трансформируется в тяжелую работу по мытью, починке белья, а нередко вообще вырождается в метафорически-пародийную связь с «грязным бельем», то есть со сплетнями и слухами. Связанность мотива шитья, белья со «словом»
проявляется в том, что героиням Достоевского дано отличать истинное слово от ложного, которое часто у писателя связано с проявлением «литературности», игры в «известные роли». Используя в качестве отсылки к «Пиковой даме» и уровень детализации, Достоевский проецирует на своих героинь и некоторые портретные характеристики литературного прототипа. Внешнее сходство с пушкинской Лизаветой Ивановной у героинь Достоевского проявляется в том, что они имеют одну весьма заметную внешнюю характеристику – чаще всего они брюнетки, как и пушкинская «сиротка». Однако не все героини Достоевского, на которых проецируется образ Лизаветы Ивановны, будут иметь этот, скорее факультативный, чем обязательный, портретный признак.
В третьей главе «Интертекстуальные связи творчества Достоевского с повестью “Пиковая дама”» рассмотрены интертекстуальные связи творчества Достоевского с «Пиковой дамой». Код повести при использовании его Достоевским, с одной стороны, подвергается отбору и перекодировке в поэтической системе принимающего контекста, с другой – совокупность его измененных компонентов, благодаря системному и систематическому использованию, в произведениях писателя образует особый текст – сегмент Пушкинского текста. Из-за специфики такого способа «передачи» кода повести в творчестве Достоевского эта совокупность межтекстовых связей имеет иную природу, нежели обычная интертекстуальность. Учитывая это, в первой и второй главах работы было рассмотрено обращение Достоевского к коду «Пиковой дамы»
именно с этой позиции, при ориентации на сверхтекстовый уровень, во многом определяющий природу заимствования. Но не все межтекстовые связи произведений Достоевского с пушкинской повестью представляют систему и отсылают к коду «Пиковой дамы» в целом. Существует в творчестве писателя ряд связанных с «Пиковой дамой», но внесистемных относительно пушкинской повести художественных деталей, которые должны быть рассмотрены в рамках иного, интертекстуального подхода, тем более что отдельные из них даже в тексте «Пиковой дамы» обретают статус скрытых реминисценций.
В первом параграфе главы рассмотрены принципы использования Достоевским ономастической цитаты, связанной с именем и отчеством Томского и его невестой Полиной из «Пиковой дамы» Пушкина. Многие произведения Достоевского – это попытка реализовать идею гармонии и целостности, которая у писателя была связана, прежде всего, с идеей золотого века. Эта идея, выраженная в целом ряде его произведений, включает в себя для Достоевского как понятие общечеловеческой любви, так и представление о гармоничном соединении мужчины и женщины. Одним из примеров такой гармонии для писателя могла стать пара Поль-Полина в заключении к «Пиковой даме», в котором упоминается о женитьбе Поля (Павла Александровича) Томского на княжне Полине. Родство имен и титулов князя Томского и княжны делает этих персонажей зеркальной парой, оба компонента которой могут быть рассмотрены как разные стороны одного и того же образа, понятия, явления. Это первоначальное «расщепление» двух начал в «Пиковой даме», а затем их соединение брачными узами в финале повести оказывается знаковым для Достоевского и, по всей видимости, связывается в его поэтике с идеей возможности/невозможности обретения гармонии и целостности. В творчестве Достоевского мы обнаруживаем ономастическую цитату, связанную с именами Поль и Полина в «Дядюшкином сне», где Павел Александрович Мозгляков – имя-двойник Павла Александровича из «Пиковой дамы», в романе «Игрок», где внучка Тарасевичевой Полина Александровна – женский вариант внука графини Павла Александровича в пушкинской повести.
Во втором параграфе последовательно прослежена история заимствования детали «чепец с огненного цвета лентами» у Достоевского и Пушкина. Эта деталь, связанная в «Пиковой даме» с графиней, включается Достоевским в рассказ «Маленький герой» как интертекстуальная отсылка к повести Пушкина, где она, в свою очередь, существует как реминисценция из «Персидских писем» Монтескье. Таким образом, интертекстуальный подход к рассмотренным в третьей главе отсылкам в творчестве Достоевского к некоторым именам и деталям в «Пиковой даме» обусловлен их пограничным характером и необходимостью продемонстрировать разницу между системным использованием элементов кода повести Достоевским и случаями единичных обращений к «Пиковой даме», имеющих иную природу.
В заключении подводятся итоги работы и определяются перспективы дальнейшего исследования. Повесть Пушкина «Пиковая дама» как система систем представляет собой совокупность сложно и разнообразно организованных подкодов. Основными принципами организации кода повести являются: осложненность нарратива двойными мотивировками; амбивалентность персонажей, явлений, событий; развитие сюжета, логики событий, построения хронотопа и др. элементов по принципу карточной игры (фараона); принцип «двойников» и др. Код «Пиковой дамы» также представляет собой динамичную систему соотношения ядерных и периферийных компонентов. В творческом сознании Достоевского ядром кода повести становится триада «тиран – освободитель – сиротка», воспринятая писателем как уникальный вариант мотива сиротства и ставшая для него генератором смыслов и творческих ходов. В целом в его произведениях элементы текста «Пиковой дамы» подвергаются отбору, перекодировке согласно принципам принимающего контекста и представляют собой в совокупности особый текст – сегмент Пушкинского текста русской литературы. Этот иной, по сравнению с интертекстуальным, принцип работы с «чужим» текстом проявляется в поэтике Достоевского не столько в частотном, сколько в системном и систематическом использовании межтекстовых связей с «Пиковой дамой». Систематичность проявляется в регулярности обращения Достоевского к пушкинской повести в своем творчестве. Системность – в том, что, заимствуемые ядерные и периферийные элементы кода существуют в произведениях Достоевского в комплексе и не разнонаправлено; кроме того, писатель переносит в свои произведения не только сами элементы кода, но и совокупность сложных связей, существующих между ними. Специфика отбора элементов кода «Пиковой дамы» в творчестве Достоевского проявляется и во внимании писателя к глубоко периферийным компонентам кода, которые Достоевский переводит в зону «яркого света», заставляя иначе взглянуть и на сам претекст.
Различными оказываются и сами способы включения Достоевским чужого кода в свои произведения: связь может быть осуществлена в виде намека на весь сюжет повести; представления сюжета в редуцированном виде; парафразирования сюжета; прямой цитаты; обращения к пушкинским мотивам, деталям и проч., – то есть, принципы системности и систематичности обращения Достоевского к пушкинскому претексту могут касаться практически всех уровней текста, всех сфер поэтики Достоевского. Кроме того, в произведениях писателя существует и ряд связанных с «Пиковой дамой», но внесистемных относительно кода пушкинской повести художественных деталей, которые могут рассматриваться как единицы интертекстуального поля. Таковы, к примеру, некоторые ономастические цитаты или отдельные образные знаки и формулы, которые даже в рамках пушкинской «Пиковой дамы» существуют как реминисценции, отсылающие к иным текстам.
Учитывая эту особенность отбора Достоевским элементов кода «Пиковой дамы», правомерно ставить вопрос не только о месте кода повести в поэтике данного писателя, но и о влиянии Достоевского на последующую рецепцию повести сквозь призму его писательских акцентов. Не только пушкинский код определяет специфику отдельных моментов в поэтике Достоевского, но и произведения Достоевского влияют на понимание пушкинского замысла.
По теме диссертации опубликованы следующие работы:
1. Извекова (Николаева) Е.Г. Миф об андрогине в произведениях Ф.М. Достоевского // Молодая филология: Сборник научных трудов. – Новосибирск: Изд-во НИПКиПРО, 2001. – С. 68-77 (0,6 п.л.).
2. Николаева Е.Г. «Литературность» в повести Ф.М. Достоевского «Дядюшкин сон» // Молодая филология: Сборник научных трудов / Под ред. Н.Е. Меднис, М.А. Лаппо. – Новосибирск: Изд-во НГПУ, 2002. – Вып. 4. Часть 1. – С.
3. Николаева Е.Г. «Пиковая дама» Пушкина и «Маленький герой» Достоевского: к вопросу о заимствовании художественной детали // Аспирантский сборник НГПУ – 2006 (По материалам научных исследований аспирантов, соискателей, докторантов): в 4 ч. – Часть 4. – Новосибирск: Изд-во НГПУ, 2006. – С. 25-34 (0,58 п.л.).
4. Николаева Е.Г. Тема сиротства в «Неточке Незвановой» Ф.М. Достоевского // Сибирский филологический журнал. – 2006. – № 4. – С. 32-41 (0,55 п.л.).