код да винчи da vinci code the код да винчи

The Da Vinci Code

Это, наверное, одна из самых сложных рецензий, что мне довелось написать за последние полгода. По накалу внутренних противоречий The Da Vinci Code может сравниться разве что с недавним The Godfather. У нас тут с ответственными лицами даже вышел спор — сколько полос отводить под рецензию? Бережливые редакторы в лице товарищей Кузьменко и Александрова отказывались выдавать под игру с оценкой в семь баллов аж три полосы, я же активно требовал именно столько и не страницей меньше. После получасового размахивания руками и обстоятельного рассказа о том, как изнасилованные неморгающие манекены умудряются разыграть действительно интересную историю, редакция обессилено сдалась, выписав требуемые журнальные площади.

Кино против домино

О чем сейчас думает Софи, цензура умалчивает.

Для начала — пара слов о лицензионной путанице. Интерактивный «Код да Винчи» находится где-то между известно-какой-книгой и соответствующим кинофильмом. Правда, Тома Хэнкса, Одри Тоту, Жана Рено и прочих известных актеров нам с вами не завезли — за них крайне неубедительно трудятся низкополигональные инвалиды. С другой стороны, прямого переложения литературного первоисточника тоже не вышло — The Da Vinci Code вольно обращается с книжкой Брауна и предлагает ряд событий, о которых в оригинале не сообщалось. Вряд ли это, конечно, волнует самого писателя — он сейчас, должно быть, придирчиво обставляет Веласкесом свой третий загородный особняк.

В общем, про сюжет, как бы это странно ни звучало, поговорить все-таки придется. Для тех, кто последние два года провел в информационной изоляции, сообщаем: «Код да Винчи» посвящен противостоянию двух религиозных культов. С одной стороны — Приорат Сиона, бывшие тамплиеры, вот уже много лет охраняющие местонахождение Священного Грааля. С другой — Опус Деи. Это такой тайный католический спецназ, который стоит на страже христианства. Вот уже много лет вторые пытаются отобрать у первых пресловутый Грааль, который якобы может перевернуть наши с вами представления о вере, боге и Иисусе Христе в частности. В мясорубку этого увлекательного религиозного разбирательства попадают Роберт Лэнгдон, специалист по знакам, и прекрасной наружности шифровальщица Софи, которую в экранизации как раз изображает Тоту.

Над этой загадкой вы наверняка проведете добрый час своего драгоценного времени.

Так вот, в неожиданно популярном бестселлере Брауна (и, соответственно, в кинофильме) действие несется на сорванных тормозах. В одну минуту Роберт-Хэнкс, набычив лоб, изображает мыслительный процесс над последовательностью Фибоначчи, в другую — оказывается в Цюрихском банке, а в третью — летит в Лондон смотреть на могилу Исаака Ньютона. Игра развивается приблизительно в три раза медленнее, предлагая свою интерпретацию брауновской истории. Прежде чем Лэнгдон отправился в банк, он, оказывается, посетил церковь, откуда звонила невинно убиенная камнем монахиня, и провел там добрых два часа. И так везде. Где у Брауна скупой абзац, у игры — полновесный уровень и пять паззлов. Это, конечно, удивительно — мы уже было привыкли, что игроприложения с легкостью проходятся за уикенд и выветриваются из головы на следующий день. Но The Da Vinci Code честно отрабатывает обещанные 10 часов геймплея и, чувствуется, могла бы предложить еще — жалко, оригинальная брошюрка закончилась.

Товарищ криптолог, как неожиданно выяснилось, знает кунг-фу.

И вот здесь выясняется главная ахиллесова пята всего этого интерактивного мероприятия. По непонятным причинам в бюджет элементарно недоложили денег. Бог с ним, с Томом Хэнксом, все равно смотреть на его доброе, но напрочь лишенное приписываемой сценарием эрудиции лицо — сомнительное развлечение. Когда широкоэкранный Лэнгдон пучит глаза и тужит шею, пытаясь изобразить сложносочиненные размышления, это вызывает в лучшем случае смех. К тому же эта его идиотская прическа.

С игрой ситуация еще хуже. Вместо хорошего артиста Хэнкса не на своем месте мы имеем плохо оструганное низкополигональное бревно в сером турецком костюме. Бревно скверно движется, обладает рудиментарными намеками на лицевую анимацию и регулярно вещает голосом уставшего музейного гида. То же самое с Софи. Вместо ушастой Тоту нам предлагается десять часов смотреть на пучеглазое недоразумение с трехполигональным рыжим париком. Озвучка соответствующая. И все бы еще ничего, но в игре, как и в книжке, очень много диалогов. А слушать получасовую лекцию по конспирологии от безэмоционального обрубка — развлечение предельно гнусное. В итоге местные разговорчики приходится мучительно терпеть. Промотать их можно, но не стоит — в тексте часто содержатся подсказки к грядущим паззлам.

Талант не пропьешь

Это вот трогательное объятье двух низкополигональных обрубков призвано вызвать у нас с вами эмоции. Не работает, увы.

Ну и, наконец, главная причина, по которой мы отводим три дорогостоящих журнальных полосы на The Da Vinci Code, — это, собственно, геймплей. Авторами интерактивного «Кода» значатся The Collective, которые буквально несколько месяцев назад сработали Marc Ecko’s Getting Up: Contents Under Pressure. «Коллектив» вообще большие мастера работы с чужими лицензиями — они умудрились создать интересные игры про Индиану Джонса, сериал про Баффи и, представьте, Star Trek (см. Star Trek: Deep Space Nine — The Fallen 2000 года выпуска). В общем, с Голливудом люди знакомые.

Совершенно очевидно, что работа над The Da Vinci Code велась в режиме «сделать нужно было вчера». Об этом говорит все — невменяемая графика, анимация, сбацанные на коленке заставки и множественные баги, о которых мы еще расскажем ниже. Но что удивительно — находясь в состоянии непрерывного цейтнота, The Collective снабдили игру небанальным и разнообразным геймплеем. Как за считанные месяцы можно было придумать и сделать такое — категорически непонятно. Вот вам факты: The Da Vinci Code — это такая удивительная помесь Fahrenheit (!) и Broken Sword (!!). Чувствуете размах? Вместо того чтобы собрать из имеющихся полуфабрикатов очередное шестичасовое мордобитие в интерьерах фильма, The Collective сделали действительно оригинальный продукт. За это им, конечно, поклон и другие почести.

Геймплей условно делится на две части: квест и экшен. С квестом все, казалось бы, обстоит более-менее стандартно: инвентарь, занимательная комбинаторика предметов и множественные паззлы. Но вот какое дело — местные головоломки интересно разгадывать. Более того, есть подозрение, что они вышли даже лучше, чем у Дэна Брауна. Если вы вдруг читали книгу или смотрели фильм — не извольте волноваться, разгадки здесь не совпадают. The Collective заботливо сочинили новые анаграммы, новые детективные ходы — короче, новое все. Пересечения с первоисточником минимальны.

Стелс-этапы делятся на хождение вприсядку и такие вот театральные припадания к стенам.

Мало того, паззлы предельно разнообразны. Здесь есть практически все: традиционные пятнашки, зашифрованные послания, химические формулы, выявление последовательностей, задачи на сообразительность, на анализ текста, на знание истории и даже на память. За исключением уже упомянутых анаграмм, головоломки практически не повторяются. На одном уровне легко уживается сложносочиненное расставление фигур на доске и методичное поджигание факелов по определенной закономерности. Здесь же — некоторые намеки на полицейский квест. Приготовьтесь к обследованию картин при помощи ультрафиолета и натуральному ползанию с лупой по трупам.

Удивительно, но когда из кадра исчезают персонажи, а игра полностью посвящает себя трехмерному паззлу, на экран становится неожиданно приятно смотреть. В конце концов, нам регулярно демонстрируются знаменитые шедевры да Винчи, скульптуры античных богов и прочая культурология.

Секрет успеха квестовой составляющей оказался неожиданно прост. Как выяснилось, на помощь The Collective был призван Чарльз Сесил — автор, на минуточку, серии Broken Sword. Так что квестовая составляющая фактически оказалась в руках отдельно взятого гения — директора нежно любимой всей редакцией Revolution Studios.

Далее следует, собственно, экшен, который подозрительно напоминает нашего прошлогоднего фаворита — Fahrenheit. Любое действие в игре, будь то открытие туалетного окна или перемещение могильной плиты, потребует от вас синхронных действий мыши и клавиатуры. Процесс выглядит примерно следующим образом: сначала вы отчаянно лупите по специальной клавише — это у нас символизирует физическое напряжение, а затем должны быстро выполнить загоревшуюся на экране комбинацию. Например, «D» плюс «мышь вправо». И так везде. Перекусывание замков, нажатие рычагов, подсаживание напарницы на плечо — все это выполняется путем небанальных комбинаций.

Некоторые паззлы выглядят очень даже красиво. Жаль, что про саму игру это сказать сложно…

С драками все еще интереснее. Как только вы вступаете в открытую конфронтацию, игра подключает к процессу специальное action-меню, которое предлагает на выбор три действия: «нанести удар» (левая клавиша мыши), «толкнуть» (обе клавиши одновременно) или «бросить» (соответственно, правая клавиша). Решать надо в течение одной секунды, иначе получите кулаком в челюсть, и все придется повторять сначала. Если вы хотите провести серию ударов, то игра предложит без ошибок выполнить нехитрое комбо (например, левая кнопка мыши, правая, правая, левая, обе одновременно). Как и в случае с «Фаренгейтом», все внимание сосредотачивается на предлагаемых комбинациях, в то время как на экране творится абсолютно голливудское действие. Герои неожиданно обнаруживают в себе глубокие знания кунг-фу — скачут козлом, что ваш Киану Ривз, бьют наотмашь и периодически уходят в глубокое slo-mo. С бросками все еще интереснее. Тут нужно сначала лихорадочно лупить по левой клавише мыши — это у нас силовая борьба такая. После того как вы победите, необходимо, опять же, выполнить комбинацию вроде «W» + «мышь вверх».

Тут бы нам возмутиться по поводу непринужденного заимствования идей у Fahrenheit и нечестивости The Collective. Но почему-то не хочется. Потому что очевидно — авторы хотели как лучше. И привнести в насквозь коммерческий продукт инновационные геймплей-идеи (пусть даже придуманные в недрах Quantic Dream) — поступок весьма себе мужественный.

К сожалению, все вышеозначенные похвалы аккуратно перечеркиваются чудовищным исполнением. Персонажи проваливаются по колено в унитаз, застревают в трех ящиках, буксуют, тормозят, проходят через объекты и вообще ведут себя как герои ранней бета-версии. Под стать им и сама игра — она регулярно виснет или выпадает в Windows без объяснения причин. Консольная система чекпойнтов в сочетании с систематическими «падениями» дают потрясающие результаты — желание в истерике разнести монитор возникает в среднем один раз в пятнадцать минут.

Что со всем этим делать — категорически непонятно. Очевидно одно: из всей троицы (книга, фильм, игра) интерактивный The Da Vinci Code — самый интересный. Брауновская брошюрка — давайте признаем это — оказалась просто ловким тасованием занятных фактов. Фильм оскароносного режиссера Ховарда — прилежным переложением этих самых фактов на широкий экран. Игра, очевидно, идет дальше. Благодаря ей хочется узнать о самом да Винчи больше. Здесь, среди прочего, имеется внушительный набор бонусов, среди которых особенно хочется отметить галерею изобретений Леонардо. Глядя на его вертолеты и танки, придуманные страшно сказать когда, с трудом борешься с желанием поступить на какое-нибудь искусствоведение и провести всю жизнь в библиотеке МГУ.

Помимо культурно-образовательной функции, The Da Vinci Code обладает действительно интересным и где-то даже уникальным геймплеем. Талант, что называется, не пропьешь — даже в условиях кратчайших сроков и явной недостачи денег The Collective сработали предельно качественный игропроцесс. Увы, к нему приходится продираться через невменяемый порноцирк, который разыгрывается на экране силами дурно играющих обрубков. Здесь же баги, имя которым — легион.

Так сейчас игры, конечно, не делают. Подобный уровень тестирования прощается разработчикам только тогда, когда они называются BethesdaSoftworks или Digital Illusions. Какую всему этому выводить в итоге оценку — непонятно. По-хорошему надо, наверное, ставить 6,5 баллов и признать, что хамское отношение к игрокам — смертный грех. Но когда вспоминаются особо выдающиеся паззлы, за которыми сидел чуть ли не всю ночь, понимаешь, что игра по-настоящему увлекает. В такие минуты рука замахивается чуть ли не на «восьмерку». Итогом рецензионных мучений стали достойные семь баллов. За доблесть, мужество, отвагу и образовательную функцию.

Классный сюжет — нет

Оправданность ожиданий: 70%

Интерфейс и управление: 7.0

Дождались? Удивительная помесь инновационного геймплея, гнуснейшего сюжета, интересных паззлов и чудовищной графики. Тем не менее The Da Vinci Code увлекательнее и книги, и фильма, так что если вы вдруг поклонник сомнительного творчества Дэна Брауна — советуем ознакомиться.

Источник

Код да Винчи (фильм)

Выход фильма «Код да Винчи» (оригинальное название — The Da Vinci Code)

Это статья о фильме; об одноимённой книге см. Код да Винчи.

Содержание

Сюжет

Роберта Лэнгдона (Том Хэнкс), известного профессора в области символики, приглашают в Лувр, где был убит куратор музея Жак Соньер. Но перед смертью Жаку Соньеру удается оставить зашифрованное при помощи последовательности Фибоначчи послание. Именно для того, чтобы расшифровать это послание, капитан полиции Безу Фаш (Жан Рено) и приглашает Роберта Лэнгдона на место преступления. Софи Невё (Одри Тоту), криптолог, внучка убитого, которая тоже приглашена для помощи при расшифровке загадочного послания, сообщает Роберту Лэнгдону, что его подозревают в убийстве куратора, в связи с тем, что его имя значится в последней записи куратора. Софи помогает Лэнгдону сбежать от полиции, так как уверена, что он может помочь разгадать тайну ее дедушки.

Эта статья не соответствует рекомендациям оформления статей о произведениях искусства.

В ролях

Актёр	Роль
Том Хэнкс	Роберт Лэнгдон Роберт Лэнгдон
Одри Тоту	Софи Невё Софи Невё
Иэн Маккеллен	Ли Тибинг сэр Ли Тибинг
Альфред Молина	Мануэль Арингароса епископ Мануэль Арингароса
Пол Беттани	Сайлас Сайлас
Жан Рено	Безу Фаш капитан Безу Фаш
Мари-Франсуа Одоллент	Сандрин сестра Сандрин
Жан-Пьер Марьель	Жак Соньер Жак Соньер
Хью Митчелл (англ.) русск.	юный Силас юный Силас

Съёмки

В силу противодействия церковных кругов и части общественности создателям фильма пришлось столкнуться с трудностями при съёмках за пределами студийных помещений. Церковные власти запретили вести съёмки в церкви Сен-Сюльпис и в Вестминстерском аббатстве. Роль последнего исполнил древний Линкольнский собор. С разрешения французского министерства культуры первая сцена фильма была снята в Лувре. Впрочем, использовать в процессе съёмок настоящую «Джоконду» не разрешили — была использована копия.

Премьера

Мировая премьера «Кода да Винчи» состоялась 17 мая 2006 года на торжественном открытии 59-го Каннского кинофестиваля. Реакция на фильм собравшихся в Каннах кинокритиков была в целом отрицательной. Подытоживая мнения рецензентов, сайт Rotten Tomatoes назвал экранизацию «затянутой» и «скучной».[1]

Благодаря поднятной вокруг него шумихе фильм установил новый рекорд по начальным кассовым сборам за пределами США: за первые три дня показа за пределами США было собрано 147 миллионов долларов. В самой стране-производителе фильм показал гораздо более скромные результаты — 77 миллионов долларов.

Протесты

Фильм подвергся сокрушительной критике со стороны религиозных организаций, так как по их мнению картина оскорбляет Священное Писание. Но несмотря на это, фильм установил кассовые рекорды в странах с большим количеством католиков — таких, как Италия и Испания. В Индии, Китае, Пакистане, Иордании и Египте показ фильма был запрещен. [1]

В Москве премьера фильма сопровождалась акцией протеста Союза православных граждан (СПГ), который провёл «молитвенное стояние и просветительский пикет» у кинотеатра на Пушкинской площади. По мнению главы московского регионального отделения СПГ Кирилла Фролова, фильм «Код да Винчи» — «это стремление развенчать Христа как Богочеловека и уравнять добро и зло».

Председатель Синодального отдела Московского Патриархата по взаимодействию с вооружёнными силами и правоохранительными учреждениями протоиерей Димитрий Смирнов в эфире телепрограммы «Вести» (Россия) призвал телезрителей обратиться с протестом в Генпрокуратуру с тем, «чтобы вообще прекратили показ фильма в нашей стране как глубоко оскорбляющий религиозные чувства».

Центральное духовное управление мусульман (ЦДУМ) России также увидело в «Коде да Винчи» оскорбление собственных чувств. В заявлении ЦДУМ говорится о недопустимости глумления над мусульманским пророком Исой (такое имя носит в Исламе Иисус Христос), а сам фильм ставится в один ряд с нашумевшими карикатурами на пророка Мухаммеда. Возмущённое бездействием властей в отношении «кощунственного фильма», мусульманское духовенство России пригрозило стихийными акциями протеста своих сторонников. [2]

Критика

Источник

Онлайн чтение книги Код да Винчи The Da Vinci Code
Глава 3

Бодрящий апрельский ветерок врывался в открытое окно «Ситроена ZX». Вот машина проехала мимо здания Оперы, свернула к югу и пересекла Вандомскую площадь. Сев на пассажирское сиденье, Роберт Лэнгдон рассеянно следил за тем, как мимо него проносится город, и пытался собраться с мыслями. Перед уходом он на скорую руку побрился, принял душ и внешне выглядел вполне презентабельно, но внутреннее беспокойство не улеглось. Перед глазами все стоял страшный снимок, тело на полу.

И снова в воображении предстал изуродованный труп. Чтобы Жак Соньер сам с собой такое сделал. Как-то не слишком верилось. И Лэнгдон снова отвернулся к окну, стараясь выбросить страшную картину из головы. Улочки сужались, становились все более извилистыми, торговцы катили тележки с засахаренным миндалем, официанты выносили из дверей мешки с мусором и ставили у обочины. Пара припозднившихся любовников остановилась и сплелась в тесном объятии, словно молодые люди старались согреться в прохладном, пропахшем жасмином весеннем воздухе. «Ситроен» уверенно пробивался все дальше и дальше вперед в этом хаосе, вой сирены разрезал движение, точно ножом.

– Капитан очень обрадовался, когда узнал, что вы еще не уехали из Парижа, – сказал агент. Он заговорил с Лэнгдоном впервые после того, как они выехали из отеля. – Счастливое совпадение.

Но Лэнгдон ни на йоту не чувствовал себя счастливым, а что касается совпадений, то он вообще не слишком-то в них верил. Будучи человеком, проведшим всю жизнь за изучением скрытой взаимосвязи между несопоставимыми символами и мировоззрениями, Лэнгдон смотрел на мир как на паутину тесно переплетенных между собой историй и событий. Эти связи могут быть невидимыми, часто говорил он на занятиях в Гарварде, но они обязательно существуют, вот только запрятаны глубоко под поверхностью.

– Я так понимаю, – сказал Лэнгдон, – это в Американском университете Парижа вам сообщили, что я остаюсь?

Водитель покачал головой:

«Ситроен», прибавив скорость, мчался по городу в южном направлении, вот вдалеке и чуть справа возник устремленный к небу силуэт Эйфелевой башни с подсветкой. Увидев ее, Лэнгдон вспомнил о Виттории. Год назад они дали друг другу шутливое обещание, что каждые шесть месяцев будут встречаться в каком-нибудь романтичном месте земного шара. Эйфелева башня, как подозревал Лэнгдон, входила в этот список. Печально, но они расстались с Витторией в шумном римском аэропорту, поцеловались и с тех пор больше не виделись.

– Вы поднимались на нее? – спросил агент.

Лэнгдон удивленно вскинул брови, не уверенный, что правильно его понял.

– Она прекрасна, не так ли? – Агент кивком указал на Эйфелеву башню. – Поднимались на нее когда-нибудь?

– Нет, на башню я не поднимался.

– Она – символ Франции. Лично я считаю ее самим совершенством.

Лэнгдон рассеянно кивнул. Специалисты в области символики часто отмечали, что Франции, стране, прославившейся своим воинствующим феминизмом, миниатюрными диктаторами типа Наполеона и Пипина Короткого, как-то не слишком к лицу этот национальный символ – эдакий железный фаллос высотой в тысячу футов.

Вот они достигли перекрестка с рю де Риволи, где горел красный, но «ситроен» и не думал останавливаться или замедлять ход. Агент надавил на газ, автомобиль пронесся через перекресток и резко свернул к северному входу в прославленный сад Тюильри, парижскую версию Центрального парка. Многие туристы неверно переводят название этого парка, Jardins des Tuileries, почему-то считая, что назван он так из-за тысяч цветущих там тюльпанов. Но в действительности слово «Tuileries» имеет совсем не такое романтическое значение. Вместо парка здесь некогда находился огромный котлован, из которого парижане добывали глину для производства знаменитой красной кровельной черепицы, или tuiles.

Они въехали в безлюдный парк, и агент тотчас сбросил скорость и выключил сирену. Лэнгдон жадно вдыхал напоенный весенними ароматами воздух, наслаждался тишиной. В холодном свете галогенных ламп поблескивал гравий на дорожках, шины шуршали в усыпляющем гипнотическом ритме. Лэнгдон всегда считал сад Тюильри местом священным. Здесь Клод Моне экспериментировал с цветом и формой, став, таким образом, родоначальником движения импрессионистов. Впрочем, сегодня здесь была другая, странная аура – дурного предчувствия.

«Ситроен» свернул влево и двинулся на восток по центральной аллее парка. Обогнул круглый пруд, пересек еще одну безлюдную аллею, и впереди Лэнгдон уже видел выход из сада, отмеченный гигантской каменной аркой.

Arc du Carrousel. [7] Арка Карузель (фр.).

В древности под этой аркой совершались самые варварские ритуалы, целые оргии, но почитатели искусства любили это место совсем по другой причине. Отсюда, с эспланады при выезде из Тюильри, открывался вид сразу на четыре музея изящных искусств… по одному в каждой части света.

Справа, по ту сторону Сены и набережной Вольтера, Лэнгдон видел в окошко театрально подсвеченный фасад старого железнодорожного вокзала, теперь в нем располагался весьма любопытный Музей д’Орсе. А если посмотреть влево, можно было увидеть верхнюю часть грандиозного ультрасовременного Центра Помпиду, где размещался Музей современного искусства. Лэнгдон знал, что за спиной у него находится древний обелиск Рамсеса, вздымающийся высоко над вершинами деревьев. Он отмечал место, где находился музей Жё-де-Пом.

И наконец впереди, к востоку, виднелись через арку монолитные очертания дворца времен Ренессанса, где располагался, наверное, самый знаменитый музей мира – Лувр.

В который уже раз Лэнгдон испытал чувство изумления, смешанного с восторгом. Глаз не хватало, чтоб обозреть разом все это грандиозное сооружение. Огромная площадь, а за ней – фасад Лувра, он вздымался, точно цитадель, на фоне парижского неба. Построенное в форме колоссального лошадиного копыта здание Лувра считалось самым длинным в Европе, по его длине могли бы разместиться целых три Эйфелевы башни. Даже миллиона квадратных футов площади между крыльями этого уникального сооружения было недостаточно, чтобы как-то преуменьшить величие фасада. Как-то раз Лэнгдон решил обойти Лувр по периметру и, к своему изумлению, узнал, что проделал трехмильное путешествие.

Согласно приблизительной оценке, на внимательный осмотр 65 300 экспонатов музея среднему посетителю понадобилось бы пять недель. Но большинство туристов предпочитали беглый осмотр. Лэнгдон шутливо называл это пробежкой по Лувру: туристы бодрым шагом проходили по залам музея, стремясь увидеть три самых знаменитых экспоната: Мону Лизу, Венеру Милосскую и Нику – крылатую богиню победы. Арт Бухвальд [8] Арт Бухвальд – знаменитый американский журналист-фельетонист, его работы печатались даже в СССР. как-то хвастался, что на осмотр этих шедевров ему понадобилось всего пять минут и пятьдесят шесть секунд.

Водитель достал радиопереговорное устройство и произнес по-французски:

– Monsieur Langdon est arrivé. Deux minutes. [9] Месье Лэнгдон прибыл. Будет у вас через две минуты (фр.).

В ответ пролаяли что-то неразборчивое.

Агент убрал устройство и обернулся к Лэнгдону:

– Вы встретитесь с капитаном у главного входа.

Водитель, проигнорировав знаки, запрещавшие въезд на площадь, прибавил газу, «ситроен» перевалил через парапет. Теперь был уже виден главный вход в Лувр, фронтон здания величественно вырастал впереди, в окружении семи треугольных бассейнов, из которых били фонтаны с подсветкой.

Новый вход в парижский Лувр стал почти столь же знаменитым, как и сам музей. Его украшала модернистская стеклянная пирамида, созданная американским архитектором китайского происхождения И. М. Пеем, вызывавшая негодование у традиционалистов. Они полагали, что это сооружение разрушает стиль и достоинство Ренессанса. Гете называл архитектуру застывшей музыкой, и критики Пея прозвали пирамиду скрипом ногтя по классной доске. Продвинутые же поклонники считали прозрачную, высотой в семьдесят один фут пирамиду поразительным сплавом древней традиции и современных технологий, символическим связующим звеном между прошлым и настоящим. И были убеждены, что украшенный таким образом Лувр займет достойное место в третьем тысячелетии.

– Вам нравится наша пирамида? – спросил агент.

Лэнгдон нахмурился. Похоже, французы просто обожают задавать американцам такие вопросы. Вопрос, конечно, с подковыркой. Стоит признать, что пирамида нравится, и тебя тотчас же причислят к не имеющим вкуса американцам. Сказать, что не нравится, значит обидеть французов.

– Миттеран был человеком смелым и прямолинейным, – дипломатично ответил Лэнгдон.

Говорили, что этот покойный ныне президент Франции страдал так называемым фараоновым комплексом. С его легкой руки Париж наводнили египетские обелиски и прочие предметы древней материальной культуры. Франсуа Миттеран питал загадочное пристрастие ко всему египетскому и не отличался при этом особой разборчивостью, поэтому французы до сих пор называли его Сфинксом.

– Как зовут вашего капитана? – Лэнгдон решил сменить тему разговора.

– Безу Фаш, – ответил агент, направляя машину к главному входу в пирамиду. – Но мы называем его le Taureau.

Лэнгдон удивленно поднял на него глаза:

– Вы называете своего капитана Быком?

Что за странное пристрастие у этих французов – давать людям звериные прозвища!

Агент приподнял бровь:

– А ваш французский, месье Лэнгдон, куда лучше, чем вы сами в том признаетесь.

Мой французский ни к черту не годится, подумал Лэнгдон, а вот в иконографии знаков Зодиака я кое-что смыслю. Таурус всегда был быком. Астрологические символы одинаковы во всем мире.

Агент остановил машину и указал на большую дверь в пирамиде между двух фонтанов.

– Вход там. Желаю удачи, месье.

– А вы разве не со мной?

– Согласно приказу я должен оставить вас здесь. У меня есть другие дела.

Лэнгдон вздохнул и вылез из машины. Игра ваша, правила – тоже.

Взревел мотор, и «ситроен» умчался прочь.

Глядя вслед быстро удаляющимся габаритным огням, Лэнгдон подумал: А что, если пренебречь приглашением? Пересечь площадь, поймать у выхода такси и отправиться в отель, спать. Но что-то подсказывало ему, что идея эта никуда не годится.

Лэнгдон шагал к туманной дымке фонтанов, и у него возникло тревожное предчувствие, что он переступает воображаемый порог в какой-то совсем другой мир. Все этим вечером происходило словно во сне. Двадцать минут назад он мирно спал в гостиничном номере. И вот теперь стоит перед прозрачной пирамидой, построенной Сфинксом, и ожидает встречи с полицейским по прозвищу Бык.

Я в плену картины Сальвадора Дали, подумал он.

И шагнул к главному входу – огромной вращающейся двери. Фойе за стеклом было слабо освещено и казалось безлюдным.

Интересно, подумал Лэнгдон, приходилось ли кому-либо из известнейших египтологов Гарварда стучаться в дверь пирамиды в надежде, что им откроют? Он уже поднял руку, но тут за стеклом из полумрака возникла какая-то фигура. Человек торопливо поднимался по винтовой лестнице. Плотный, коренастый и темноволосый, он походил на неандертальца. Черный двубортный костюм, казалось, вот-вот лопнет на широких плечах. Ноги короткие, кривоватые, а в походке так и сквозила властность. Он на ходу говорил по мобильному телефону, но закончил разговор, как только подошел к двери, и жестом пригласил Лэнгдона войти.

– Я Безу Фаш, – представился он, как только Лэнгдон прошел через вращающуюся дверь. – Капитан Центрального управления судебной полиции. – И голос его соответствовал внешности, так и перекатываясь громом под стеклянными сводами.

Лэнгдон протянул руку:

Огромная ладонь Фаша сдавила его руку в крепком рукопожатии.

– Я видел снимок, – сказал Лэнгдон. – Ваш агент говорил, будто Жак Соньер сделал это сам и…

– Мистер Лэнгдон, – черные глазки Фаша были точно вырезаны из эбенового дерева, – виденное вами на снимке – это, увы, лишь малая часть того, что успел натворить Соньер.

Источник